![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
mr_stapleton1991 год стал годом перелома (осколочного, со смещением) от советского строя к нынешнему положению дел. Не годом начала перемен, которым, как многие помнят, стал год 1985, но именно переломным годом: шесть лет система гнулась, но предел прочности был перейдён только двадцать пять лет назад.
Сейчас, четверть века спустя, мы оказались всё в той же, до боли знакомой ситуации. Россия, как СССР в середине восьмидесятых, находится в состоянии холодной – при этом то тут, то там переходящей в горячую – войны с США и НАТО. Как в самом начале девяностых, испытывает очевидные экономические трудности, хоть и в меньших масштабах. Как в восьмидесятые, пожизненная несменяемая власть находится в руках одного человека и возглавляемой им структуры, которую, передёргивая смысл, называют партией.
Ко всему этому Россия пришла, сделав большой крюк. Запретив КПСС, проведя приватизацию государственной собственности, похоронив Варшавский договор, первое постсоветское руководство России, видимо, рассчитывало присоединиться к западной системе ценностей, которую тогдашние идеологи считали современным мэйнстримом. Но уже через пару лет иллюзорность европеизации оказалась очевидной для всех. Расстрел Белого дома и первая чеченская война стали водоразделом, после которого движение в сторону демократии западного образца сменилось возвратным движением в сторону (тогда ещё только) авторитаризма.
В связи с этим логично предположить, что к нынешнему своему состоянию Россия – или Советский Союз – мог(ла) с точно таким же успехом перейти гораздо более прямым путём.
Представим на секундочку, что на мартовском (1985 года) пленуме ЦК КПСС генеральным секретарём избирают не молодого и, как впоследствии выяснилось, склонного к реформаторским идеям Горбачёва, а, скажем, условного Гришина или Громыко. Тогда, натурально, страна обходится без вырубки виноградников, нового мышления и перестроек-ускорений, губительных для жёстко структурированной и только поэтому устойчивой системы.
Политически всё остаётся предельно просто, поскольку шестая статья Конституции СССР продолжает действовать. Тем самым сильно замедляется рост и укрепление региональных элит – местным алиевым и демирчянам нет никакой необходимости седлать крестьянскую лошадку национализма при наличии железного коня демократического централизма. Допускаю, что в Прибалтике центробежные силы всё равно возобладали бы, и её отделение стало бы вопросом не самого отдалённого времени. Оставшимся – та же властная вертикаль, которую наблюдаем сегодня.
А вот с экономикой на оставшейся территории (наверное, можно продолжать говорить) СССР вряд ли стало бы лучше. К середине восьмидесятых плановое хозяйство уткнулось в тупик в силу физических – или, я бы даже сказал, математических – причин: слишком разрослось число подлежащих учёту факторов. Поэтому упорство руководства в нежелании переходить с госплановских инструментов на рыночные привело бы экономику на грань краха, что всё равно сделало бы реформы неизбежными, только чуть позже и в ещё менее выгодной позиции.
Так что, скорее всего, отказ от столь ненавидимых многими реформ восьмидесятых-девяностых привёл бы нас всех примерно туда же, куда привели нас те самые реформы. Да, нельзя сбрасывать со счётов искривление мозгов, случившееся у многих вождей демократической революции начала девяностых после прихода к власти. Но, к сожалению, фактор личной недобросовестности традиционно играет в России очень важную роль. "Воруют" (с) Карамзин. И это – ещё один повод думать, что лучше не было бы ни при каких раскладах. QED.
Как-то так.
С праздником, дорогие россияне.
Сейчас, четверть века спустя, мы оказались всё в той же, до боли знакомой ситуации. Россия, как СССР в середине восьмидесятых, находится в состоянии холодной – при этом то тут, то там переходящей в горячую – войны с США и НАТО. Как в самом начале девяностых, испытывает очевидные экономические трудности, хоть и в меньших масштабах. Как в восьмидесятые, пожизненная несменяемая власть находится в руках одного человека и возглавляемой им структуры, которую, передёргивая смысл, называют партией.
Ко всему этому Россия пришла, сделав большой крюк. Запретив КПСС, проведя приватизацию государственной собственности, похоронив Варшавский договор, первое постсоветское руководство России, видимо, рассчитывало присоединиться к западной системе ценностей, которую тогдашние идеологи считали современным мэйнстримом. Но уже через пару лет иллюзорность европеизации оказалась очевидной для всех. Расстрел Белого дома и первая чеченская война стали водоразделом, после которого движение в сторону демократии западного образца сменилось возвратным движением в сторону (тогда ещё только) авторитаризма.
В связи с этим логично предположить, что к нынешнему своему состоянию Россия – или Советский Союз – мог(ла) с точно таким же успехом перейти гораздо более прямым путём.
Представим на секундочку, что на мартовском (1985 года) пленуме ЦК КПСС генеральным секретарём избирают не молодого и, как впоследствии выяснилось, склонного к реформаторским идеям Горбачёва, а, скажем, условного Гришина или Громыко. Тогда, натурально, страна обходится без вырубки виноградников, нового мышления и перестроек-ускорений, губительных для жёстко структурированной и только поэтому устойчивой системы.
Политически всё остаётся предельно просто, поскольку шестая статья Конституции СССР продолжает действовать. Тем самым сильно замедляется рост и укрепление региональных элит – местным алиевым и демирчянам нет никакой необходимости седлать крестьянскую лошадку национализма при наличии железного коня демократического централизма. Допускаю, что в Прибалтике центробежные силы всё равно возобладали бы, и её отделение стало бы вопросом не самого отдалённого времени. Оставшимся – та же властная вертикаль, которую наблюдаем сегодня.
А вот с экономикой на оставшейся территории (наверное, можно продолжать говорить) СССР вряд ли стало бы лучше. К середине восьмидесятых плановое хозяйство уткнулось в тупик в силу физических – или, я бы даже сказал, математических – причин: слишком разрослось число подлежащих учёту факторов. Поэтому упорство руководства в нежелании переходить с госплановских инструментов на рыночные привело бы экономику на грань краха, что всё равно сделало бы реформы неизбежными, только чуть позже и в ещё менее выгодной позиции.
Так что, скорее всего, отказ от столь ненавидимых многими реформ восьмидесятых-девяностых привёл бы нас всех примерно туда же, куда привели нас те самые реформы. Да, нельзя сбрасывать со счётов искривление мозгов, случившееся у многих вождей демократической революции начала девяностых после прихода к власти. Но, к сожалению, фактор личной недобросовестности традиционно играет в России очень важную роль. "Воруют" (с) Карамзин. И это – ещё один повод думать, что лучше не было бы ни при каких раскладах. QED.
Как-то так.
С праздником, дорогие россияне.
