![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Укрощения строптивых
Nov. 4th, 2012 01:17 pmВ конце сентября, оказавшись в командировке в Санкт-Петербурге, заметил в театральной афише знакомое название - и не смог устоять. Поэтому дождливым вечером осеннего равноденствия и оказался в Александринском театре на Укрощении строптивой. А выйдя из зала, решил продолжить изыскания в Москве - и узнал, что кроме любимого Юго-Запада, спектакль по той же пьесе идёт и в Сатире. Долго раскачиваться не стал, взял билет в Сатиру на начало октября, а ещё через несколько дней прошёл по входному на ЮЗ, чтобы завершить эту мою маленькую шекспириану.
Сначала хотелось написать подробные мысли по каждому спектаклю - потом, естественно, не нашлось времени. Но вот Анна Китаева спросила, не хочет ли кто ещё сравнить разные постановки одной пьесы - и вдруг выяснилось, что я не прочь :)
Итак, Александринка. Постановка Оскараса Коршуноваса.
Баптиста - Виктор Смирнов
Катарина - Александра Большакова
Бьянка - Мария Луговая
Петруччо - Степан Балакшин
Люченцио - Тихон Жизневский
Самым ярким впечатлением от спектакля, вопреки Штирлицу, оказалось его начало. Режиссёр решил сохранить шекспировский текст целиком, с прологом, как бы помещающим основную часть пьесы в футляр. И в этом прологе медник Кристофер Слай (Валентин Захаров) появляется сначала в зрительном зале, с бутылкой в руках, показательно препираясь с зрителями первого ряда. Очень забавно смотрится длиннющая красная "жена", которую подыскивают протрезвевшему Слаю. Пространство "укрощения" возникает на сцене постепенно, причём организовано это пространство в первую очередь большой гимнастической конструкцией-этажеркой, на которой актёры во многом и проживают действие. Когда же артисты не карабкаются по огромной раме, они действуют через стоящие на сцене торсы: актёр вставляет руки в рукава закреплённого на стойке костюма и произносит реплики в этой как бы уже двойной (не просто актёр, но актёр, играющий актёра) отстранённости. Очень интересна идея с огромной полой "троянской" лошадью: средство передвижения Петруччо и Грумио становится ещё и источником реквизита, а затем и краковременным местом ссылки строптивой Катарины. Сама Катарина удивляет искренним финалом: речь "о том, как жена должна повиноваться мужу, и что такое муж", произносится ей на полном серьёзе. И вообще питерская версия Катарины отличается мягкостью: для неё строптивость - скорее игра, которой она наслаждается ничуть не больше, чем потом - если захочет - может наслаждаться покорностью мужу и его покровительством. Петруччо здесь берёт юношеской удалью, напором, залихватством. Общее настроение пьесы - игра. И при этом спектакль заставляет думать, что совсем не вредно :)
Сатира. Постановка Валентина Плучека.
Баптиста - Владимир Носачев
Катарина - Марина Ильина
Бьянка - Светлана Малюкова
Петруччо - Игорь Лагутин
Люченцио - Евгений Хазов
По характеру и настроению этой постановки кажется, что она в неизменном виде дошла до сегодняшего дня примерно из середины шестидесятых. Удивляет - с самого начала, и чем дальше, тем больше - какое-то полное несоответствие музыки происходящему на сцене. То ли композитор писал музыку совсем для другого (как Церетели лепил то, что позже назвали Петром и водрузили в Москве-реке, как Колумба, и ставить собирался в Америке), то ли спектакль всё-таки изменился по сравнению с первоначальным, а музыка - нет... Катарина здесь играет строптивость как расчёт. Всё то, что у книжной строптивой диктуется сердцем, здесь идёт от головы. Причём все приёмы давно и многократно отработаны. А Петруччо - вообще фрукт. Лучшее определение, чем "бывший мачо", подобрать трудно. Холодный, жёсткий, самодовольный экземпляр. Общее настроение пьесы - расчёт. Считают все, считают всё. И даже костюмы - эта постановка единственная из трёх рассматриваемых (не считая пролога в Александринке) старается полностью воспроизвести костюмы эпохи - не делают постоянно перескакивающие цифры, как в глазах щуки из Падал прошлогодний снег, менее заметными, а лишь усугубляют общую тенденцию.
Юго-Запад. Постановка Валерия Беляковича.
Баптиста - Константин Курочкин
Катарина - Ольга Авилова
Бьянка - Вероника Саркисова
Петруччо - Михаил Белякович
Люченцио - Фарид Тагиев
А этот спектакль - о любви. И те важные у Шекспира персонажи, что в Александринке и Сатире остаются не более чем реквизитом - Батиста, Бьянка, Люченцио - оживают, и благодаря им спектакль из плоского становится объёмным, многомерным. Для меня главное в Укрощении Беляковича - игра. Любовь и радость жизни - вот настроение спектакля. И самой любимой сценой, чуть ли не смысловым центром всего вечера для меня вот уже много лет остаётся объяснение Бьянки и Люченцио, когда фальшивый учитель поэзии открывается наконец своей "ученице поневоле". Младшая сестра здесь не то что незаметна - она во всех отношениях достойна старшей. Юго-западная Катарина своим темпераментом заткнёт за пояс любую конкурентку - и при этом её смирение в "традиционном наряде невесты" выглядит вполне органичным. Петруччо... всю гамму чувств, которую показывает здесь Петруччо, возможно, просто трудно было бы разглядеть на большой сцене. Но это не циник, а такая же мятущаяся душа, которая пытается найти точку опоры в самоутверждении. И важно, что у неё это получается :)
Сначала хотелось написать подробные мысли по каждому спектаклю - потом, естественно, не нашлось времени. Но вот Анна Китаева спросила, не хочет ли кто ещё сравнить разные постановки одной пьесы - и вдруг выяснилось, что я не прочь :)
Итак, Александринка. Постановка Оскараса Коршуноваса.
Баптиста - Виктор Смирнов
Катарина - Александра Большакова
Бьянка - Мария Луговая
Петруччо - Степан Балакшин
Люченцио - Тихон Жизневский
Самым ярким впечатлением от спектакля, вопреки Штирлицу, оказалось его начало. Режиссёр решил сохранить шекспировский текст целиком, с прологом, как бы помещающим основную часть пьесы в футляр. И в этом прологе медник Кристофер Слай (Валентин Захаров) появляется сначала в зрительном зале, с бутылкой в руках, показательно препираясь с зрителями первого ряда. Очень забавно смотрится длиннющая красная "жена", которую подыскивают протрезвевшему Слаю. Пространство "укрощения" возникает на сцене постепенно, причём организовано это пространство в первую очередь большой гимнастической конструкцией-этажеркой, на которой актёры во многом и проживают действие. Когда же артисты не карабкаются по огромной раме, они действуют через стоящие на сцене торсы: актёр вставляет руки в рукава закреплённого на стойке костюма и произносит реплики в этой как бы уже двойной (не просто актёр, но актёр, играющий актёра) отстранённости. Очень интересна идея с огромной полой "троянской" лошадью: средство передвижения Петруччо и Грумио становится ещё и источником реквизита, а затем и краковременным местом ссылки строптивой Катарины. Сама Катарина удивляет искренним финалом: речь "о том, как жена должна повиноваться мужу, и что такое муж", произносится ей на полном серьёзе. И вообще питерская версия Катарины отличается мягкостью: для неё строптивость - скорее игра, которой она наслаждается ничуть не больше, чем потом - если захочет - может наслаждаться покорностью мужу и его покровительством. Петруччо здесь берёт юношеской удалью, напором, залихватством. Общее настроение пьесы - игра. И при этом спектакль заставляет думать, что совсем не вредно :)
Сатира. Постановка Валентина Плучека.
Баптиста - Владимир Носачев
Катарина - Марина Ильина
Бьянка - Светлана Малюкова
Петруччо - Игорь Лагутин
Люченцио - Евгений Хазов
По характеру и настроению этой постановки кажется, что она в неизменном виде дошла до сегодняшего дня примерно из середины шестидесятых. Удивляет - с самого начала, и чем дальше, тем больше - какое-то полное несоответствие музыки происходящему на сцене. То ли композитор писал музыку совсем для другого (как Церетели лепил то, что позже назвали Петром и водрузили в Москве-реке, как Колумба, и ставить собирался в Америке), то ли спектакль всё-таки изменился по сравнению с первоначальным, а музыка - нет... Катарина здесь играет строптивость как расчёт. Всё то, что у книжной строптивой диктуется сердцем, здесь идёт от головы. Причём все приёмы давно и многократно отработаны. А Петруччо - вообще фрукт. Лучшее определение, чем "бывший мачо", подобрать трудно. Холодный, жёсткий, самодовольный экземпляр. Общее настроение пьесы - расчёт. Считают все, считают всё. И даже костюмы - эта постановка единственная из трёх рассматриваемых (не считая пролога в Александринке) старается полностью воспроизвести костюмы эпохи - не делают постоянно перескакивающие цифры, как в глазах щуки из Падал прошлогодний снег, менее заметными, а лишь усугубляют общую тенденцию.
Юго-Запад. Постановка Валерия Беляковича.
Баптиста - Константин Курочкин
Катарина - Ольга Авилова
Бьянка - Вероника Саркисова
Петруччо - Михаил Белякович
Люченцио - Фарид Тагиев
А этот спектакль - о любви. И те важные у Шекспира персонажи, что в Александринке и Сатире остаются не более чем реквизитом - Батиста, Бьянка, Люченцио - оживают, и благодаря им спектакль из плоского становится объёмным, многомерным. Для меня главное в Укрощении Беляковича - игра. Любовь и радость жизни - вот настроение спектакля. И самой любимой сценой, чуть ли не смысловым центром всего вечера для меня вот уже много лет остаётся объяснение Бьянки и Люченцио, когда фальшивый учитель поэзии открывается наконец своей "ученице поневоле". Младшая сестра здесь не то что незаметна - она во всех отношениях достойна старшей. Юго-западная Катарина своим темпераментом заткнёт за пояс любую конкурентку - и при этом её смирение в "традиционном наряде невесты" выглядит вполне органичным. Петруччо... всю гамму чувств, которую показывает здесь Петруччо, возможно, просто трудно было бы разглядеть на большой сцене. Но это не циник, а такая же мятущаяся душа, которая пытается найти точку опоры в самоутверждении. И важно, что у неё это получается :)
